Холодно. Костёр из старой упаковочной шелухи, собранной по углам, никак не разгорался. За стенами огромного посадочного ангара бесновалась буря. Тонны песка ударялись о здание, как если бы пустыня собралась взять его приступом. А то всё стихало, только песок шуршал, сыпался с перекрытий, терявшихся в высоте. Здесь везде был песок.

Земнухов задрал голову и долго смотрел наверх.

Поморщился и чихнул. Ничто не предвещало скорую посадку дальнобойщика. Маяки на спутнике не передали сигнал о его появлении на орбите, не замигали причальные огни, не сработали посадочные роботы, не принялись готовить ангар к приёму корабля. На крыше должны засветиться шлюзы. Пустыня, автоматика, самообслуживание. Но всё это зашевелится, только когда придут позывные на спутник. А пока темнота и вой ветра за стеной.

Земнухов плеснул в огонь горючее со старого звездолёта, высившегося грудой металлолома в углу. Пламя метнулось вверх. Огромная машина, похожая на змею, лежавшая на брюхе рядом, шевельнулась. Сказала уже не в первый раз:

– Развяжи меня.

– Не развяжу.

– Только не говори опять, что ты…

– Продам циркачам с Гинеи, – продолжил зло Земнухов, почуяв, как предательская жалость комом подкатила к горлу.

– Зачем?

– Затем, что деньги ты все продул.

– Продул, – уныло подтвердил Змей. – Ну зачем тебе деньги, Земнухов?

– На Землю полечу.

Человек и Змей сидели у костра в дальнем углу ангара, ждали звездолёт. Змей этот походил на трубу и был вовсе не змей, небольшой звездолёт-искин, которого Земнухов так звал с самого их знакомства. Два наёмника, машина и человек, они прошли вместе две войны, пять освоений, три государственных переворота.

Один едва не сгорел в другом, могли бы взорваться, когда Змей свалился в море. "Повезло", – говорил человек, открывая люк, выбрасывая обгоревшую обшивку, "Аварийная ситуация локализована", – сигнализировал равнодушно другой и запускал системы восстановления.

Говорили они привычно каждый на своём языке. У Змея имелся переводчик, а человек понимал, но и слова не умел воспроизвести на языке машины.

Сейчас могли бы вовсе молчать. Потому что разговор повторялся снова и снова. И каждый раз Земнухов отказывался наотрез распустить металлическую сеть, а Змей начинал вновь уговаривать его. Сейчас он прибавил голос на октаву, как если бы воздел ладони к небу. Но до неба далеко, небо где-то там, за крышей и тучами песка, а ладони у Змея отсутствовали совсем. Сказал же Змей монотонно, как артист на репетиции в проходной сцене:

– О, боги. Ну зачем, зачем тебе лететь на Землю?

– Домой. Я дома не был восемь лет.

"Восемь лет, да, наёмником, – чертыхнулся про себя Земнухов. – А работы потому что не было. Везде один роботы. Человек – царь природы, эти железяки делают всё. Даже жёны, пожалуйста вам, железные. Или они не железные? На перевалочном пункте кого только не повидаешь. А причина одна. На Земле нет работы. Юристы, психологи, шахтёры, дворники и те! Зато семейные драмы перевелись как вид… Кто это говорил? Мужик в горнолыжном костюме какого-то кислотного цвета. Кажется, юрист. Или психолог? Звали Отто. Детей почти не рождается. Теперь на Земле одни старики. Ни безработицы, ни перенаселения, ни голода. Старики они едят мало, сплошь искусством занимаются, туризмом, или прошлое в альцгеймере штурмуют… в одиночестве".

– Развязывай, – говорил тем временем Змей. – Я отвезу тебя в три ваших недели, ладно, в две с половиной. Быстрее не смогу, правый третий двигатель я временно продал.

– Ага, – буркнул Земнухов, – а через пять минут ты повернёшь к своей Литере! Заправиться, подремонтироваться, что ещё… точку сбора не объявили? Нет уж, будешь катать толстых упитанных детёнышей всех мастей в поясе астероидов. Там, кажется, сейчас тусуются циркачи. А потом я тебя выкуплю.

– Тебе же лучше, если поверну, – ещё убедительней повысил голос Змей.

– Я сам знаю, что мне лучше! – рявкнул в сердцах Земнухов. Голос его эхом запрыгал по ангару.

– Не знаешь, – возразил Змей. – У тебя нет программы перспективы.

– Знаю.

– Не знаешь, – бубнил Змей.

– Знаю, там дом, – цедил человек.

– Что такое дом? Выдумали, – возмутился Змей, крутанувшись.

Волна его движения грохотнула металлически, с лязгом. Искины-звездолёты с Литеры славились своей бронёй и скверным характером по всей Галактике. Их продавали партиями, потом они нанимались извозчиками, наёмниками в армию, служили преданно. Пока кто-нибудь из них не решал повидать всех своих и не бросал клич по внутренней связи. Тогда литеранские звездолёты со всех концов света срывались и неслись в точку сбора. Туда собирались все, потому что такой регаты кораблей искинов больше нигде не увидишь.

Вот с одной такой точки сбора змей вернулся без заначки на общем банковском счёте: на ремонт машины, на отпуск, на "чёрт знает что вдруг может понадобиться". Земнухов – по своей безалаберности, как он иногда признавал, – держал там же все свои "на чёрный день". Бабушкины слова, а чьи же ещё.

Когда счёт вдруг обнулился, человек крикнул Змею по внутренней связи: "Ну держись, гад, поймаю, хвост оторву!" Змей опасность недооценил, явился в указанную координату благодушный и гудящий басом:

– Задраить люки, отдать швартовы, поднять якоря, или как у вас там говорят! Ты зачем в эту дыру забрался, еле тебя нашёл?

Земнухов ждал его в этом ангаре. Ловушка захлопнулась безоговорочно и пригвоздила к каменному полу надёжно, как и всё поисковое снаряжение фирмы Джета.

– Змей конечно гад, но своих не бьёт, – взвыл тревожными сиренами Змей.

– Я предупреждал, – тихо ответил человек и с обидой добавил: – А украл ты не у своих, конечно.

Змей промолчал, но и сирены не отключил. Возился ещё долго, щёлкали манипуляторы, однако сетью прижаты были крепко. И вскоре наступила тишина.

Теперь Змей и человек ждали. Раз в земные полгода сюда прилетал один единственный транзитный борт. Расписание на сайте космодрома на Велайде гласило, что он отправляется на Бету такого-то по-местному. Движется столько-то по-местному. Машина до сих пор не появлялась. Может, ошибся в расчётах прибытия, может, случилось что с кораблём? Но по громкой связи объявили бы. Всё-таки ошибка? Змей бы давно пересчитал, но Змей в контрах, а Земнухов плюнул и просто ждал. Спал здесь же, разложив спасательный блок. Доедал запасённые брикеты, вода кончалась. Змей нашёл бы воду, но он вот он, спелёнут по всем правилам.

– Дом… не знаю, – сказал Земнухов, щурясь на дым, – когда уходил, не думал о нём, теперь всё чаще вспоминаю. Мать писала: "Прилетай, пирог испеку, грушевый или яблочный, какой хочешь, Костя, прилетай. Так хочется тебя увидеть".

– Пирог… – хмыкнул Змей.

– Но с тех пор прошло два наших года, я опоздал.

– Жители Фелюки сидят всю жизнь в глубоких ямах. Не ссорятся друг с другом и никуда не опаздывают. Я увезу тебя на Фелюку.

– Мама умерла.

Змею долго думать не надо. Память, всё дело в ней. Машине вспомнить – на раз-два. Когда у человека погиб друг, Гро Дак, а Змей сказал, что у него барахлит люк, человек ушёл в пустыню и долго не разговаривал с ним. Когда был тяжело ранен напарник Земнухова в бою на Доре, а Змей развернулся и улетел в точку сбора, и Земнухов искал машину, чтобы увезти друга быстрее, тогда Змей по возвращении получил кулаком в контрольное табло, что висело над заправочным баком. Пришлось ждать человека из госпиталя, разбил кисть. Память настойчиво сигнализировала – стоп, Змей, человеку от потерь больно, и он защищается. Поэтому Змей сказал:

– Я стёр про Фелюку.

Земнухов долго молчал, потом кивнул и сказал:

– Слушай, Змей, посчитай, через сколько прилетит транспортник. И улетай. Хоть прямо сейчас, хоть потом. Куда хочешь лети. Скучать буду.

Сеть-ловушка с шипением распустилась. Земнухов отбросил пульт. Змей перекатился, громыхнул, пробороздив, завис над полом, засветился радостно всеми огнями.

– На окраине миров нормальные машины по расписанию не ходят, придёт, когда придёт. Спи. Через восемь твоих часов полетим на Землю, – голос Змея прогудел как обычно ровно, как если бы завтра штурм, и он сказал, что разбудит, зачем Змею спать, он машина.

– Ну и отлично.

Спасательный блок вздулся оранжевым облаком, наполнился привычным земным воздухом. Замигала зелёная лампочка, можно входить. Земнухов заполз, разделся в два счёта, растянулся.

Тихо. Только слышно завывание бури. Бета – небольшая планета, удобное расположение. На всех картах все дороги проходят через неё. Воздух – как высоко в горах. Тяжело дышать, но продержаться можно долго. Кому надо, тот таскает свой кислород отдельно.

Провалившись в сон, Земнухов увидел окно. Он иногда его видел. Почему-то всегда в короткую передышку, когда проваливаешься в сон, ещё слышишь бой, как умирая, хрипит в наушниках Боц, ещё гремит его странная музыка, Змей кричит, что разворачивается и заходит снизу… Слышал, да, а видел окно, на их с мамой кухне, отца давно нет, жалюзи в голубой цветочек. В этот раз в окне было темно. Всегда горел свет, и виднелся мамин силуэт, а теперь не было.


Проснулся он от пиканья будильника Змея. Через пару секунд взревела сирена так, что спросонья сердце привычно ушло в пятки.

– Будильник этот твой.

– Время. Надо успеть пройти ворота.

Ворота-шлюзы открывались платно, не выйдешь, придётся платить опять. Злой Земнухов свернул спасательный блок в два счёта, рысью добежал до стены и приложил ладони к сенсору, хлопнул по активированному экрану. Широкая крыша стала открываться. Змей уже висел за спиной. Человек прыгнул на ступеньку.

Проснулся он от пиканья будильника Змея. Через пару секунд взревела сирена так, что спросонья сердце привычно ушло в пятки.

– Будильник этот твой.

– Время. Надо успеть пройти ворота.

Ворота-шлюзы открывались платно, не выйдешь, придётся платить опять. Злой Земнухов свернул спасательный блок в два счёта, рысью добежал до стены и приложил ладони к сенсору, хлопнул по активированному экрану. Широкая крыша стала открываться. Змей уже висел за спиной. Человек прыгнул на ступеньку.

Змей уходил красиво. Длинный, с подвижным корпусом корабль в пластинах-броне, сверкающих на солнце, плавно поднялся над крышей, завис на мгновение. Он и правда походил на древнюю змею. А если ощетинивался манипуляторами, то Земнухов ворчал:

– Тормози, Кетцалькоатль, тут свои… кругом свои.

Поэтому каждый раз на контрольном табло Змея задавался вопрос о ведущем пилоте. Машина, она и есть машина. Сердце не дрогнет, случайность не проскочит, а живые они собраны из одних случайностей, само их существование случайность.

– Не понимаю, зачем вам войны, – говорил Змей, возвращаясь на базу, унося на борту раненных и убитых, – живое всё ведь – как цветы. Распустились, красоту в мир

привели. Где она ещё – красота, во мне только железо, вон в той звезде – камни да плазма… Век живого короток. Вот уже и отцвели, дали жизнь другому, умерли. Зачем же?

– Те, кто бомбами друг в друга пуляют, войны не начинают, – отвечал Земнухов.

– Ты вот зачем здесь?

– Выбор у нас небольшой. Мне определили, что учиться можно на садовника, выучился, но искины и в этом лучшие, они во всём лучшие, им можно не платить.

– Я искин, но мне нужен ты.

– Это на Литере так.

– Было время, когда у нас живые оказались в резервациях. А потом живые придумали вирус, и неживые все остановились. С тех пор, живое и неживое вместе.

– И у нас вместе. Мама всю жизнь вязала. Смеялась – глаза не видят, пальцы скрючились, так со спицами в руках и помру. Живое в большинстве живёт бедно. Работы нет, а за ту, что есть, платят мелочь. Только прожить. Зато придумали нам розовые очки! Придумали и линзы, но не прижилось, люди отказывались от линз…

Когда человек был на борту, он привычно отмечался ведущим, но были они уже, как одно целое. Змей знал, кого прикроет человек, и человек знал, где лучше справится машина.

– Давно здесь не был, – сказал Земнухов.

Он стоял перед своим домом в родном Приморске. Над головой проплыл старый прогулочный дирижабль. Улица пыльная и пустынная. Дом типовой, девять этажей, синие, белые клетки панелей. Шестой этаж. Дверь открылась сухим щелчком. Никого. Земнухов прошагал по трём маленьким комнатам, остановился в своей спальне у окна. Пыльные жалюзи открылись не сразу.

Серые облупившиеся коробки домов, поржавевшие жуки-автобусы летели, натужно жужжа, над аллейкой, по которой он бегал в школу. Перед отлётом на перевалочный пункт вон там, в углу клумбы, он посадил маленькую пушистую сосну. Купил в подарочном горшке и посадил. Мама тогда сказала, что сосны быстро растут, прилетишь – не узнаешь, если приживётся. Сосна, вон она, раскидистая, ветки, будто руки… А автобусы раньше были разноцветные.

Земнухов покрутил головой. На полочке с их семейной фотографией, электронными типовыми пятью сборниками мировой литературы, на стопке книг, перевязанных упаковочным жгутом, над каким-то письмом лежали розовые мамины очки. Узковатые, с круглыми розовыми линзами, они сели на нос неудобно, скребла где-то за ухом левая дужка.

Но кубики домов заиграли красками. Разноцветные новенькие автобусы плыли в небе. Улыбающийся человек смотрел в окно дирижабля. Цветущие клумбы, зелёные деревья.

Вспомнил, что видел письмо. Точно, на книгах. Прочитал вслух:

– Уважаемая Вероника Михайловна, просим вас сдать книги в библиотеку. На письмо отвечать не надо, письмо сформировано роботом. Спасибо.

Надо же, мама брала книги в библиотеке. Книги были потрёпанные, подклеенные. "Дерсу Узала", "Джейн Эйр", "Бегущая по волнам".

– Кажется, я остаюсь, Змей…

Змей задержался в ремонтном доке на космодроме и теперь в ожидании кружил вокруг дома из серо-голубых панелей. Земнухов рассмеялся. Широкая, изъеденная пылью звёздных дорог морда Змея уставилась в окно.

– Остаёмся? Задача, цели? – спросил с готовностью искин.

– Книги сдам. В библиотеку, – сказал Земнухов и растерянно добавил: – Думал, что библиотеки давно вымерли как вид. Так! Самое главное – еда, сколько у тебя там пайков осталось?

– Тридцать четыре, – отрапортовал Змей.

– Еды мне хватит, спать буду дома. Оставь еду, и лети, Змей, ты не обязан меня ждать, – сказал Земнухов, стараясь говорить как обычно.

– Полетим вместе, – отрезал Змей, – после того, как "Книги сдам. В библиотеку".

– Ну вместе, так вместе. Так ещё лучше, – рассмеялся Земнухов, на душе стало легко, просто так, ни почему, как если бы утро, тебе пять лет и сегодня воскресенье, все дома, слышно, как на кухне закипел и отключился чайник, в окно стучит дождь.

В квартире было пыльно, серо. Не сказать, что мешала пыль. Раньше вообще уборку делали сами. Это злило. Ведь был домашний робот, но "Железяки нас завоюют, вот увидите", – зло бросал отец.

Земнухов бродил по квартире, неумело пытаясь организовать уборку. Робот-уборщик плавал кое-как, смахивал пыль странным образом, будто пританцовывал и кренился все время набок. Потом оказалось, что Земнухов сумел включил сразу два режима.

Змей, висевший во дворе дома, услышав, как чертыхается человек, сказал:

– Одно мне непонятно. У вас есть археологи, ты рассказывал, что они раскапывают слои цивилизаций. Зачем же удалять пыль? В каменном веке никто не удалял пыль, и их нашли спустя столько лет. Вас не найдут, вы смешаетесь с предыдущим слоем.

– Тебе говорили, что ты болтун? – буркнул ему Земнухов уже из кухни.

Он всё-таки нашёл телефон доставки и теперь пытался соорудить яичницу. Над головой усиленно крутился робот-уборщик, всасывал дым и советовал монотонно:

– Наденьте розовые очки.

Когда яичница сгорела в третий раз, Земнухов напялил мамины очки. Кухня заиграла тёплыми красками. Будто кто-то невидимый уже протёр пыль, сдал жалюзи в химчистку, да и вообще заказал новый кухонный гарнитур, плиту, холодильник, включил нижний мягкий свет. Перед плитой засветилась приветливо панель, и побежал перечень обычных домашних блюд. Земнухов ткнул в нужную строку.

Хмыкнул. Ну да, легко и просто. Рецепт заканчивался словами: «Не уходите от плиты, или оставьте присмотреть робота-помощника. Блюдо будет готово на ваших глазах». Совсем забыл, что это готовится быстро.

Земнухов увёл очки на лоб, уставился в сковороду, в три белеющих шкворчащих яйца. Спохватился и потряс солонку. Соль не сыпалась. Слежалась? Потом вытрусилась немного и опять перестала. Сколько лет здесь никто не готовил без робота? Мама долго болела и готовить уже не могла.

Раздался стук в дверь.

Стук! В дверь! Земнухов задумчиво выключил плиту, прошагал в коридор. Почему-то так удивился этому стуку. Почему? Будто в этих серых старых домах никто не живёт. "Живёт, конечно, – думал он. – Но кто? Кто здесь может прийти ко мне?"

Помедлил, открыл.

На площадке стояло существо в белом платье. Рассыпавшиеся по плечам пружинки-пряди медного цвета. Глаза... глаза обычные... это и хорошо. Девчонки, когда заказывают улучшения, меры не знают, то глаза с кулак, то такие, что и цвет не разберёшь, а у этой обычные серо-зелёные... "Сколько ей? Никогда не умел угадать. Ты её как зверушку занятную разглядываешь".

Он вспомнил, что до сих пор в очках розовых, как солонку прочищал, так и не снял. Сдёрнул их и растерянно усмехнулся. Платье оказалось выцветшим оранжевым рабочим комбинезоном, волосы русые собраны в хвост. Лицо бледное, кажется, даже с веснушками.

– Привет! Я соседка Вероники Михайловны – Майя, – сказала девушка, улыбнувшись. – Работаю в библиотеке. Услышала, что в квартире кто-то ходит. Подумала, вдруг сын её прилетел, она говорила.

– Не знал, что здесь такие соседки водятся… и библиотеки, – рассмеялся Земнухов. – О! А не могли бы вы передать в эту вашу библиотеку книги. – И серьёзно добавил: – У мамы остались…

Он не успел договорить. Где-то во дворе взвыл сиренами Змей. Сирены у него самые действенные, они набирали обороты по возрастающей и невозможно никуда деться от этого воя.

– Слушаю! – крикнул Земнухов из коридора. Змей услышит, у него диапазон слуха, как у торианской улитки.

– Я работу нашёл, – монотонно доложил искин.

– Шутишь?! Где?

– В местной деревне. Лошадью.

– Лошадью, – повторил Земнухов.

И посмотрел на Майю.

– Вы что здесь все с ума посходили? Где у вас тут лошади требуются? Улетал, везде роботы жужжали, места живого не найдёшь.

– Может быть, в Солнечном? Там какой-то эксперимент проходит, но я экспериментов боюсь. Мы с Вероникой Михайловной всё мечтали, что эксперимент закончится, и мы туда с ней съездим. Так и не съездили.

"И я обещал, и не прилетел", – как-то очень тихо подумал Земнухов, а вслух сказал:

– А что за Солнечное? Никогда не слышал. Деревня?

– Поселение… отказавшихся, – Майя рассмеялась. – Отказавшихся от розовых очков и, кажется, от искинов тоже. В общем, я не очень знаю…

Они немного попрепирались. Земнухов сначала сказал Змею, что в эти игры не играет, что от него отказываться не собирается. А Майя сказала, что почему-то же Змея хотели взять на работу, надо просто посмотреть самим, а не слушать её, может, это не Солнечное...

Выяснилось, что в указанном Змею адресе и правда значилось Солнечное. "Спускайтесь вниз по течению, держитесь леса по левому берегу, до самого маяка", – сказала Майя.

"Вот и маяк, – подумал Земнухов, разглядывая возникшую на экране деревянную вышку, узорчатую, будто терем с башенкой, заходящее солнце светило сквозь неё, – зачем в этих местах маяк? Лес, обрывистый берег. Здесь раньше дом лесника был. Но такая красота".

Посёлок виднелся домами, черепичными крышами и даже небольшой площадью, небольшой и пустынной.

Змей шёл по-над ровными посадками сосен, потом плавно дал влево и завис над узким песчаным пляжем. Выключил двигатели. Тишина редкая опустилась. Кажется, тысячу лет не слышал такой тишины. Вода по гальке накатывала тихой волной, пряди тины, мальки мельтешили в тёплом мутном мелководье. Земнухов сидел на пороге машины, крутил головой. Никого.

Или нет. Даже глаза потёр. Маяк, видневшийся над лесом, вдруг тронулся в путь. Вот аршинными четырьмя ногами вышка подошла к берегу, наклонилась к Змею. Башенка тянулась. Оказалась близко-близко.

Земнухов выпрямился и укоризненно покачал головой. Ну зачем? А если Змей не стерпит. И точно.

Манипулятор Змея бесшумно, на раз, оказался в воздухе.

Ему навстречу вылетело деревянное не пойми что. Воздушное, узорчатое оно пружинисто остановилось напротив тяжёлой жвалы Змея.

Космический бродяга психанул. Принялся выбрасывать манипуляторы то слева, то справа, то снизу заходил. Но везде каждый раз оказывалось деревянное хрупкое препятствие.

И Змей каждый раз останавливался. Оба искина уже ощетинились всеми манипуляторами. Земнухов сидел в этой чаще рук и ног, хвостов и крыльев, ветер свистел в ушах. Промахнётся в защите Змей, или ошибётся в прощупывании гостей и перейдёт черту этот деревянный виртуоз?..

Деревянная птица оказалась жителем Солнечного. Звали её Ультрамарина, или коротко Ума. Когда Змей кое-как уместился-приземлился в центре маленькой площади, стал собираться народ. Мальчишки вырулили из переулка. Замызганный квадроцикл подпрыгнул и остановился. Подходили, знакомились. Земнухов жал руки, кивал, назывался. Про себя машинально осматривался, отмечал: "Клетчатый – Ник Орлов, длинный за рулём – Корсак, кажется, Олег, на пассажирском – Милош…" Но люди подходили и подходили, Земнухов запутался и перестал пытаться запомнить. Народ осторожно обходил Змея.

– Откуда искин? – задиристо крикнул Земнухову мальчишка лет двенадцати, лохматый, в джинсовом комбезе, на старом проржавевшем велике. – Кто ведущий?

– С Литеры, живой – ведущий, – от металлического шелестящего голоса Змея толпа затихла.

– Ты сам скажи, – настырно крикнул пацан, – чего он за тебя отвечает?

– Он за себя отвечает, – сказал Земнухов, – ведущий я, но мы напарники. Если бы не Змей, сдох бы давно.

– Все так говорят, а он потом тебя прибьёт, Змей этот твой, вот посмотришь. Когда зубы не вовремя почистишь, или там проголосуешь не так, – лениво бросил женский голос из-за толпы. – Или посчитает, что ты вредный обществу или общественному процессу элемент. Вы давно не были на Земле, да? Что и объясняет.

Толпа молчала. Все теперь разглядывали Змея, не скрываясь. А тот высился внушительной махиной и молчал.

– Так и вы меня прибить можете, – ответил Земнухов, пытаясь увидеть, кто говорит, – кто не с нами, тот против нас, обычное среди людей дело. Разве нет? Вы давно в историю Земли не заглядывали.

– Зря вы его сюда притащили, – голос будто не слышал ответа. – Уму я переключила, а этот тёмная лошадка.

Земнухов вытянул шею, но так и не увидел говорящего.

– Покажитесь, что ли, – попытался рассмеяться Земнухов. – Что мы в слепую спорим?

– А я не прячусь.

Толпа расступилась. В узком проходе стал виден велосипед. Девушка в синем джинсовом комбезе и вязанном жилете стояла, оседлав велик, скрестив руки на груди, загнав очки на лоб.

– Земнухов.

– Кравцова.

– Вы тут, стало быть, с искинами работаете?

– Стойте, так мы никуда не приедем, поругаетесь только, а тягловая сила нам нужна, – бросил парень на квадроцикле. – Кравцов Алексей Павлович, отец Ольги, здорово помог Солнечному защититься от искинов. Тут знаете, что творилось? Строительные и военные трансформеры та ещё радость. Алексей Павлович вывел их из строя. Но его больше нет, а Ольга знакома с его методикой…

– Жители Даждьведы, – раздался голос Змея, – распахивают сохой маленькие клочки земли на островах, живут на плотах и счастливы этим.

– Крайности, – бросила Кравцова, вдёрнув упрямо подбородок.

– Обобщение, – быстро ответил Змей.

– Статистика, – возразила Кравцова.

– Узкая выборка, – парировал Змей.

– Спорно, – сказала велосипедистка.

– Обсуждаемо, – нудил Змей.

Земнухов вздохнул. Он знал голоса Змея. Сейчас был включен режим самый противный. Это плохо. Сейчас ругаться нельзя.

Но вдруг голос Змея сменился. Теперь он был благодушествующим радушным хозяином дома, распахнувшим двери:

– Хочу быть светлой лошадью. На моём контрольном табло отмечен ведущим человек. Это можно увидеть.

Кравцова ответила не сразу. Посмотрев в сторону Земнухова, она бросила руки на руль, упёрлась и крикнула:

– Этот человек тоже тёмная лошадка.

– Должна быть Кравцова? – сказал Змей.

– Да.

– Царь?

– Контроль.

– Так. Идите сюда, мне это надоело, – сказал Земнухов, забираясь в машину, отбрасывая в сторону рюкзак, спальник, здесь вечно был бардак.

На мгновение противники замерли.

Существо-маяк вдруг распахнуло крылья. Размах их был таков, что накрыл Змея узорчатой тенью. Птица-маяк взмыла вверх, вобрав в себя ноги, сделала круг над лесом и повернула вдруг в сторону поселения. Через несколько минут её башенка засветилась на солнце примерно в паре километров от берега.

– Красиво, – сказал Земнухов.

– Хорошо сделано, – подтвердил Змей.

Девушка уложила велик на землю, подошла к огромной машине и нырнула вслед за Земнуховым.

Он её провёл по небольшому коридору, показал свою каюту, контрольное табло, диалоговую стену, сводил в машинное отделение и туда, где билось сердце Змея, в небольшую бронированную каморку. Тесно, полусумрак, тянет холодом от кондиционеров, от неясного мощного гула машины гудят ноги.

Активировав контрольное табло, Земнухов посмотрел на Кравцову:

– Видите? Ведущий я. Я жил на Земле, профессию получил, но работы не было, пришлось уйти в наёмники, чтобы заработать другой уровень и право на обучение дальше, для этого нужны деньги. Вы ведь знаете, как работает система. Но я-то здесь дома, а Змея на Земле защитить некому. Как же я передам управление, разве вы не понимаете? А если что-нибудь невпопад по дурости брякнем, мы с ним на язык быстрые, да и на руку, работа была такая. Вы же его и сдадите, и меня в придачу. Как же быть?

Девушка была долговязой и нескладной. Волосы собраны в хвост и убраны под вязанный полосатый жилет. "Молчит. А жилетик весёленький, – думал, рассматривая её Земнухов, – канареечный какой-то".

Двигалась Кравцова странно, словно во сне. Вот и сейчас она повернулась и смотрела на Земнухова.

Тут только он заметил меточку возле уха, на правой скуле. Земнухов задохнулся аж.

– Да ты искин! – протянул он. – Вот это да! Таких я на Земле ещё не видел, ты очень похожа на человека. Очень. Круто. Как же отец… не понимаю. Удочерение?

– Серия "Вирус-помощник", папа разработчик, пятьсот экземпляров, мы все его дети, – Кравцова не смотрела на Земнухова, она исподлобья разглядывала стены небольшого помещения. Там, за матовыми тёмно-синими поверхностями, надёжно как в сейфе, укрыто нутро Змея.

– Ох, ничего себе, – растерянно засмеялся Земнухов, подумав, что зря привёл её сюда. Одна надежда, что Змей тоже слышит сейчас. – Что ж ты здесь делаешь? Или ты уже и правда совсем как человек? Или всё-таки программа? Если бы не значок этой корпорации, я бы никогда не догадался... Но… Не знаю, мало, мало вот этого – ну похожа, а речи-то твои как сплошной ход конём какой-то. А человек собран из случайностей, как говорит Змей, Змей он мудрый, не смотри, что искин…

Земнухов говорил, а сам ждал. Нечаянной реакции, слова, ведь одно дело в толпе спорить, другое – вот так, нос к носу поговорить.

Кравцова перевела на него взгляд. Молчит. И вдруг пошла на выход. Побежала. Перепрыгнула через все ступеньки трапа и приземлилась, едва присев. Пошла к своему велику, толпа расступалась, пропускала. Кравцова даже не оглянулась.

– Почему рванула? Забыл у неё даже имя спросить, – сказал растерянно Земнухов.

Раздался голос Змея. Обычный, погромыхивающий.

– Улетаю. Она потребовала всё: ключи, коды, архивы, полный контроль! Живому могу подчиниться, ей нет, так я устроен. Проходили. Попытка вмешательства ведёт к самоуничтожению.

Вот почему она молчала. Они со Змеем поболтали. И не договорились. А ему что делать? Даже принялся вспоминать, чему учили в колледже. Больше всего почему-то нравилось прививать деревья. На одной дичке он в тот последний год привил яблоню, грушу и… кажется, ещё грушу. Сорта разные… Да, надо улетать. Майю увидеть бы ещё раз, веснушки эти. Бывают ли у искинов веснушки? А зачем они им.

– Сначала в город, – сказал Земнухов.

– Что ты забыл в городе?!

– В библиотеку зайду.

– Да-а! – голос Змея раскатился по узким его коридорам.

Машина тихо завибрировала, дёрнулась. С шелестом закрылись люки.

Змей поднялся мягко над площадью. Завис. Люди внизу побежали в стороны.

Земнухов подумал, что даже не попрощался, ведь знакомились, руки жали. Да может, так проще. Ну ведь всё всем понятно, не срослось, не получилось. Переговоры зашли в тупик. Не хотелось попадать в добрые и властные руки Кравцовой, не хотелось играть в тёмные и светлые лошадки. И Змея отдавать ей не хотелось, не может Змей подчиняться искину, Литера запретила это своим машинам. А маяк хорош, крылья эти, золотистые на солнце…

Оглянувшись, Земнухов улыбнулся. Башенка маяка, резная, воздушная, вон она, замерла на восточной окраине леса. Там же полоса реки. Змей повернул к городу. На площади Солнечного уже никого не осталось. Только мальчишки ещё кружили на великах, потом покатили вслед за уходящей необычной машиной.

Город светился пустыми освещёнными улицами. Сквозь листву редких клёнов светилась улица Мирная, длинные тени пяти старых голубых елей протянулись по маленькой площади Есенина. Фонари перемигивались со светофорами. На улицах никого. Свет загорался по их приближении и гас. Змей летел низко, рассуждал об ошибках тех, кто проектировал город.

– Улицы просматриваются на раз, простреливаются!

– Жители Фелюки сидят в ямах, – сонно отбрыкивался Земнухов, – и правильно делают, но главное, не высовываться.

– А эта высотка, снесут первым же попаданием!

– Да не для войны строили, Змей.

– Вот кустарничек посадили, это одобряю, и вон те, длинные, лохматые – хорошо прятаться.

"Да он издевается. Опять как дурак попался", – подумал Земнухов.

Уже было совсем темно, когда Змей приземлился посреди двора. Дом стоял тёмный, светилось три окна где-то на четвёртом этаже и одно – на двенадцатом. На качелях, старых, скрипучих, кто-то мотылялся. Первым узнал Змей:

– На странном приборе сидит Майя.

Змей завис в полуметре от земли. Земнухов подошёл к качелям и понял, почему Змей назвал прибор странным. Качели были сломаны. Перекладина держалась на одной боковине. Другая болталась в воздухе.

Земнухов остановил качели.

– Ну что же вы делаете? А если оторвётся и эта? Слазьте.

Майя не сводила глаз со Змея, махнула рукой.

– Да ладно, они всегда такие, сколько себя помню. Качаюсь ведь только я. Старички не качаются, а в розовых очках они не сломаны.

– Подождите, у нас есть сварка.

– Да откуда?! Сварка на космическом корабле. Он ведь космический? Такой замечательный, будто ему тысяча лет, – тихо почему-то сказала Майя и улыбнулась, подняв лицо, глядя на Земнухова. – А вы похожи на вашу маму. Скучаю я по ней. Она любила читать вслух. А читать некому. Я иногда приходила к ней и слушала. А потом, когда она уже не могла говорить, я читала ей.

Земнухов молчал. Просто горло сдавило, и не выговоришь ничего. Лицо Майи в свете огней Змея было хорошо видно.

– Ты плакала? – наконец спросил Земнухов, не заметив, что вдруг перешёл на "ты".

– Меня уволили из библиотеки, – быстро сказала Майя, голос стал деланно бодрым. "Чтобы опять не расплакаться", – подумал Земнухов, глядя на неё, вспоминая почему-то себя перед отправкой с Земли. А Майя говорила: – Раньше была библиотека на нашей улице, теперь будет на квартал. Я не нужна… Но хоть пока нас не заменили совсем. Вере повезло, она будет работать в новой квартальной библиотеке.

– Змей, у нас есть сварка? – крикнул, не оборачиваясь, Земнухов. И сказал Майе: – Будем варить качели?

– Будем, – быстро кивнула она.

– Есть, – прошелестел Змей.

– У него всё есть. Ну а как иначе. Однажды у нас была пробоина по левому борту, вот такая… – Земнухов махнул руками, изображая что-то необъятное, – мы улетели на кладбище кораблей, есть такое возле Ориона. Там нашли себе подходящую колымагу, разрезали её резаком. И резак на борту тоже есть…

Земнухов услышал, как сзади Змей выгрузил контейнер со сваркой.

Майя кружила вокруг и рассказывала-рассказывала, наверное, думая, что надо его развлекать. А Земнухов почему-то возился с этими качелями с удовольствием. Только просил Змея посветить то справа, то слева.

– Вообще библиотека была чисто нашим с Верой изобретением…

"А может, ей надо выговориться, так бывает", – думал Земнухов, слушая Майю.

– …Кое-как разрешили, дали нам испытательный срок. А у нас читателей оказалось много. Старички – они раньше годами из домов не выходили, а тут из последних сил до нас добирались. Отец твой один из первых был. Говорил: "Роботы нас завоюют, вот помяните моё слово. Едим пластиковую еду, читаем пластиковые книжки. На Земле работы нет, дети разлетелись в поисках её. Кругом одни роботы. А я не робот, я человек, я читать хочу, книгу, по-настоящему…" В общем нас не закрыли, и проработали мы целых пять лет, хоть никто и не верил в нас…

– Отец всегда так говорил, – рассмеялся Земнухов.

И рассказал, как они слетали со Змеем в Солнечное и что они тоже страшно боятся экспериментов. Вот бы во дворе груши и яблони посадить, и сирень.

– Они растут быстро, через год-два зацветут. Вы ведь устроили вашу библиотеку, – говорил он, топчась на пододвинутой скамейке, пытаясь удержать выгнувшуюся боковину.

Провозился долго. Майя убежала домой и принесла чай с бутербродами, и они пили чай. К этому часу надоели уже все разговоры, они просто молчали. Где-то в темноте ушёл в спящий режим Змей. Он молчал вот уже весь вечер, будто чувствовал, что не нужен. Может ли искин чувствовать? Может, они как люди, растут и делаются мудрее. Кравцовой просто ещё расти и расти, может, она когда-нибудь сможет молчать как Змей, чтобы другие услышали друг друга. Ночь стояла тёплая, Земнухов подумал, что тысячу лет вот так не сидел, чтобы никуда не хотелось бежать, нестись. В снопах света от фар плясала мошка, мотыльки тихо стукались о тёплые пластиковые кружки. В тишине, казалось, был слышен этот неприметный стук маленьких-маленьких существ…

Где-то часам к двум ночи Земнухов приварил всё, что мог, прикрутил гайки, подтянул. И сказал:

– Кажется, всё.

Сел, качнулся, толкнувшись ногами сильно. Улетел хорошо вверх, назад пошёл, забытое чувство...

Утром Змея не было, лишь ждало сообщение в почте: "Прилечу через месяц. Буду скучать по вам, черти". Земнухов рассмеялся – Змей был, что называется, в растрёпанных чувствах, включил режим собеседника-напарника, как он его называл, там были собраны все словечки Земнухова.


Дата выпуска: 14.03.2021